Александр Сергеевич трижды посещал Пятигорск в 1820 году и дважды в 1829 году. В свой первый раз поэт приехал на Северный Кавказ вместе с семьей известного генерала Н.Н.Раевского. Разместились они в усадьбе А.Ф.Реброва, которая находилась на улице Дворянской (ныне ул. Карла Маркса). Генерал Раевский в Пятигорск приехал с сыном Николаем, который в Екатеринославле встретил и пригласил на горячие воды своего друга - ослабленного от простуд Александра Пушкина, а также: с двумя дочерьми, доктором, англичанкой, русской няней, компаньонкой и целым штатом слуг.
На Горячих Водах, как в 1820 называли Пятигорск, жилых домов было мало, и приезжие ютились в палатках или собственных экипажах, но для семьи генерала Н.Н. Раевского его сын Александр заранее снял жилище в задней усадьбе (в сохраненном флигеле?) А.Ф. Реброва. Пятигорский дом этот чудом сохранился в очень измененном виде по улице Карла Маркса № 6. Александр Раевский, встретивший их на Горячих Водах, служил адъютантом при генерале А.П. Ермолове в Константиногорской крепости. Человек холодного скептического ума, носитель байронизма, разочарованности, входивших в обиход среди молодежи, Александр впоследствии стал для Пушкина одним из прототипов Онегина. Полагают, что пушкинские стихотворения «Демон» (1823 года) и «Коварность» рисуют духовный облик Александра.
Здоровье поэта быстро восстанавливается, и он много ходит и ездит верхом по окрестностям Пятигорска, вставая чуть свет: «В час ранней утренней прохлады Вперял он любопытный взор На отдаленные громады Седых, румяных синих гор Великолепные картины, Престолы вечные снегов, Очам казались их вершины Недвижной цепью облаков. И их в кругу колосс двуглавый, В венце блистая ледяном, Эльбрус огромный, величавый Белел на небе голубом».
Выходить за пределы поселения было не безопасно. Лечащиеся на горячих водах охранялись солдатами крепости, для чего на Горячей горе была выстроена оборонительная казарма, находящаяся на высоких точках вокруг Пятигорска.
Однако, несмотря на опасность, кавалькады устраивались не только в ближайшие окрестности, как святое озеро в Провале, но и в отдаленные, как на Бештау. Пушкину удалось познакомиться с горцами, обитающими в районе Кавминвод, изучить «Их веру, нравы, воспитанье». Поэт жадно впитывал впечатления, которые позднее ложились на бумагу легкими музыкальными стихами. Свое восхищение к горным хребтам Кавказа Пушкин выражает в своей знаменитой поэме «Кавказский пленник». Великолепие Кавминвод описаны и в других его произведениях ставших классикой русской литературы.
Его персонажи живут здесь, а красивейшие пейзажи, архитектурные достопримечательности Пятигорска и величественная природа окружающих мест стали декорациями в творчестве поэта, соединив в его произведениях гений природной силы с гением слова. Бештау, на вершину которого Пушкин поднимался не раз, стал для него «новым Парнасом». Окрестности Пятигорска послужили фоном для его «Кавказского пленника». Но «младая душа» поэта воспринимала не только впечатления от окружающей природы и курортной жизни. Пушкин приходил в восторг и от общения с доблестным генералом Раевским и от его детей, - и для него настали на горячих водах, по его словам, «счастливейшия минуты жизни». Ведь каждая их совместная поездка в горы «представляла новость, вызывала раньше не испытанныя волнения, знакомила с бесконечно разнообразным и ярким миром полудикой, но могучей жизни. Ужасный край чудес...»
Здесь еще сильнее окрепла дружба его с Николаем Раевским, которому поэт и посвятил «Кавказского пленника». «Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье/ И вдохновенный свой досуг». Молодой Раевский страстно любил поэзию и именно ту, что соответствовала грозной и мощной природе Кавказа, ведь он увлекался Байроном, - поэтом сильных страстей, необузданной дикой воли, певцом одиноких и мрачных героев, презирающих все ничтожное и серое. Именно в Пятигорске Пушкин начал сам учиться по-английски у старшей дочери Раевского, - и Байрон овладел его душой. А сердцем поэта овладело первое сильное чувство юношеской влюбленности к 15 летней Марии Раевской, которое, как полагают некоторые пушкиноведы, сохранилось в нем в течение всей его жизни.
Ни одно из увлечений Пушкина не получило такого отражения в его творчестве, как не угасающий пыл к Марии. Но она в 1825 году вышла замуж за декабриста Волконского и последовала за мужем в сибирскую ссылку. В Благодатском руднике в Сибири Мария была рядом с ним тридцать лет. Верность Марии супружескому долгу поэт воплотил в образе Татьяны Лариной в поэме «Евгений Онегин».
Мария пленила Пушкина богатством духовного мира и внушила чувство, нашедшее свое воплощение и в романтических образах его поэм. Она - черкешенка в «Кавказском пленнике», ее черты - в образе Заремы из Бахчисарайского фонтана. А поэму «Полтава» Пушкин предварил посвящением: «Тебе - но голос музы темной/ Коснется ль уха твоего?/ Поймешь ли ты душою скромной/ Стремленье сердца моего?/ Иль посвящение поэта,/ Как некогда его любовь,/ Перед тобою без ответа/ Пройдет, непризнанное вновь?...»
На склоне лет Мария написала в дневнике о Пушкине: «Мой отец приютил его в то время, когда он был преследуем императором Александром I... он принял участие в бедном молодом человеке, одаренном таким громадным талантом, и взял его с собой, когда мы ездили на Кавказские Воды...». И еще в этом дневнике были его стихи, посвященные ей: «... Как я завидовал волнам,/ Бегущим бурной чередою/ С любовью лечь к ее ногам...».
Два месяца жизни Пушкина на Горячих водах открыли для него путь на вершину его Парнаса, именно поэтому поэт в письме к брату Льву в сентябре 1820 года признавался: «Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Суди, был ли счастлив - свободная, беспечная жизнь, которую так я люблю и которой никогда не наслаждался; счастливое полуденной небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая любое воображение; горы...».
Он так и остался навсегда под властью очарования дерзостной силы этого края, и строки в 9 главе «Евгения Онегина» посвящены Пятигорью:
«Уже пустыни сторож вечный,
Стесненный холмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный И зеленеющий Машук,
Машук, податель струй целебных;
Вокруг ручьев его волшебных
Больных теснится бледный рой...
Онегин взором сожаленья
Глядит на дымные струи
И мыслит, грустью отуманен:
Зачем я пулей в грудь не ранен?»
Александр Пушкин посетил Пятигорье вновь в мае 1829 г. Поэт подробно и участливо передает впечатления о переменах в городке произошедшие за время его отсутствия: «В мой предыдущий приезд - каменные ванны находились в бедных лачужках наскоро построенных. Источники по большей части в первобытном своем виде били, дымились и стекали с гор по разным направлениям, оставляя по себе белые и ржавые следы. V целебных ключей старый вояка-инвалид подавал вам ковшик из древесной коры, и вы черпали из кипучего ключа. Ныне выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный подстриженными липками, проведен между обоими склонениями Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные партеры, кованные мостики, ажурные павильоны. Ключи обделаны мозаичным камнем, и на стенах ванн предписания, как себя вести. Везде порядок, чистота, красивость...». Он так и остался, словно Прометей, прикованный душой к городку, в который его тянула неведомая сила вновь и вновь.
Ведь в 1829 г. путь поэта лежал на Владикавказ и Тифлис, но нахлынувшие воспоминания заставили Пушкина свернуть на Горячие Воды. Сохранились строки, относящиеся к этой поездке: «Желал я душу освежить,/ Бывалой жизнию пожить./ В забвенье сладком близ друзей/ Минувшей юности моей» Именно воспоминание о Марии звучат в стихотворение той поры: «На холмах Грузии лежит ночная мгла;/ Шумит Арагва предо мною/ Мне грустно и легко; печаль моя светла;/ Печаль моя полна тобою./, которое в черновике оканчивалось строфой: «Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь,/ И без надежд и без желаний,/ Как пламень жертвенный, чиста моя любовь/ И нежность девственных мечтаний».
Таких счастливых минут, какие Пушкин провел на Кавказе в 1820 году у него больше действительно не было. Ожидания не оправдались - возвращения «на вершину Парнаса» не повторилось. Само напоминание об этих минутах причиняет ему боль: «Не пой, красавица, при мне Ты песен Грузии печальной, Напоминают мне они Кавказа гордые вершины». Две последних строки сохраняются только в рукописи, зачеркнуты автором, как будто он не хочет, чтоб сама грусть о Кавказе стала кому- нибудь известна, как и память тех дней, когда Пушкин купался в горячих серных водах и был так искренен и беззаботно счастлив...
Чувство к Марии было одним из самых СВЕТЛЫХ и глубоких для поэта, что дает основание утверждать: Мария-муза поэта.
Поэт о своей Музе:
Легкий друг мечты
К пределам Азии летала
И для венка себе срывала
Кавказа дикие цветы...
